Вопрос: Если взглянуть на искусство, как на форму особого
отношения, которое создает творец, как замену Божьей Любви, могут ли формы
искусства расцениваться, как призыв к любви? И как эти формы отличаются от
форм, выраженных через "ченнелинг", как например музыка Моцарта.
Можем ли мы утверждать, что искусство, полученное через "ченнелинг" -
это более выражение любви, чем призыв к любви? И как мы можем
"оправдать" разделение человеком искусства на великое и
посредственное на Втором уровне нашего существования, здесь в материальном мире?

Ответ: Во-первых, мы не
можем судить является ли конкретная работа конкретного автора заменой Божьей
Любви, проявлением особого отношения. Только творец может провести здесь черту.
Как правило, лишь по форме мы не можем сказать была ли она порождением
неправедного (эгоцентрического) ума или же праведного разума (Святого Духа) .
Если отражение Божьей Любви является источником для создания определенного
произведения искусства, тогда, да, это проявление любви. В таком случае было бы
неправильно почитать данную работу, вместо того, чтобы отождествляться с ее
содержанием, скрывающимся за формой.

Все особые любовные
взаимоотношения есть способы защиты от жгучей боли в наших умах, которая
исходит из чувства вины, ощущаемой нами за то, что мы отвергли Божью Любовь в
угоду жизни по своим собственным законам. Следуя советам эго, наше внимание
переключается с нашего мучимого совестью ума на определенных личностей,
субстанции или виды деятельности, что в свою очередь позволяет нам уйти от боли
и избежать одиночества нашего разума. По сути, наши особые любовные отношения
говорят Богу, что мы не нуждаемся в его Любви, и что мы с легкостью можем
заполнить пустоту внутри нас, почувствовать свою завершенность и ценность через
отношения в мире. Это то содержание, которое лнжит в основе всех форм особых
любовных отношений. Приятные эмоции, получаемые с помощью таких типов
взаимоотношений скрывают ненависть, которая является их основой.

В то же время
другая часть нашего разума жаждет того, чтобы ей заявили, что все это было
просто нелепой ошибкой, что мы были прощены и, тем самым, в нашей вине и нашем
защитном механизме против нее отпадет надобность. Это "призыв",
присутствующий в наших умах, разделенных между этими двумя точками зрения или способами
мышления.
Любая форма может
быть использована Святым Духом, чтобы напомнить нам истину о нас самих. Одна из
них вдохновляет не более, чем другая, в этом смысле. Другими словами, когда мы
верим, что произошло разделение, и мы находимся здесь, в этом мире, как тела,
мир и наши тела рассматриваются, как нейтральные. Следовательно, все что угодно
в этом мире может стать средством, которое выведет нас за пределы этого мира
или еще глубже погрузит нас в него, в зависимости от того, выбираем ли мы эго
или Святого Духа, как нашего учителя. Мы можем быть очарованы статуей Давида
Микеланджело и вспомнить наше соверщенство и единство с Богом; но тот де опыт
может произойти, когда мы смотрим на больное дерево у нас во дворе. Когда мы
становимся зависимыми от определенной формы, чтобы получать
"духовные" переживания, тогда мы попадаем в особые отношения любви.

Наконец, нет ничего предосудительного в том, чтобы иметь предпочтения в этом мире, если мы не
восприимаем их серьезно. Мы можем сказать, что одно произведение искусства
лучше, чем другое, также как мы можем сказать, что одно музыкальое сочинение
лучше, чем другое, один метод обучения лучше, чем другой, один способ
медицинского лечения лучше, чем другой, на основании критериев, которые мы
установили в этих областях. С точки зрения Курса, все они в равной степени
иллююзорны . Однако, в мире явяется естессвенным оценивать что-то в каком-то
объективном смысле. Урок состоит в том, чтобы не воспринимать серьезно те
выводы, к которым мы приходим в мире - мы должны делать это с мязкой улыбкой
где-то в нашем уме, потому что мы знаем, что все это выдумано.

Перевод Тани Молодцовой